Любое литературное творение - это художественное целое. Таким целым может быть не только одно произведение (стихотворение, рассказ, роман…), но и литературный цикл, то есть группа поэтических или прозаических произведений, объединенных общим героем, общими идеями, проблемами и т.д., даже общим местом действия (например, цикл повестей Н.Гоголя "Вечера на хуторе близ Диканьки", "Повести Белкина" А.Пушкина; роман М.Лермонтова "Герой нашего времени" - тоже цикл отдельных новелл, объединенных общим героем - Печориным). Любое художественное целое - это, по существу, единый творческий организм, имеющий свою особую структуру. Как и в человеческом организме, в котором все самостоятельные органы неразрывно связаны друг с другом, в литературном произведении все элементы так же и самостоятельны, и взаимосвязаны. Система этих элементов и принципы их взаимосвязи и называются КОМПОЗИЦИЕЙ :

КОМПОЗИЦИЯ (от лат. Сompositio, сочинение, составление) - построение, структура художественного произведения: отбор и последовательность элементов и изобразительных приемов произведения, создающих художественное целое в соответствии с авторским замыслом.

К элементам композиции литературного произведения относятся эпиграфы, посвящения, прологи, эпилоги, части, главы, акты, явления, сцены, предисловия и послесловия "издателей" (созданных авторской фантазией внесюжетных образов), диалоги, монологи, эпизоды, вставные рассказы и эпизоды, письма, песни (например, Сон Обломова в романе Гончарова "Обломов", письмо Татьяны к Онегину и Онегина к Татьяне в романе Пушкина "Евгений Онегин", песня "Солнце всходит и заходит…" в драме Горького "На дне"); все художественные описания - портреты, пейзажи, интерьеры - также являются композиционными элементами.

Нередко организатором композиции выступает художественный образ , например, дорога в поэме Гоголя "Мертвые души".

В своей работе я рассматриваю образ еды в произведениях писателей разных веков.

Актуальность моей работы связана с изучением художественного образа, в частности образа еды, как одного из важнейших композиционных приёмов.

Объектом исследования стал концепт «еда».являются

Предметами исследования являются стилистические, лексические, художественные средства создания образа еды в поэме Н.В. Гоголя «Мертвые души», романе Гончарова «Обломов», романах Булгакова «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита».

Цель исследования : раскрыть философское звучание различных оттенков мотива еды в русской литературе XIX и XX веков, проследить эволюцию образа еды, начиная от произведений…

Задачи научной работы:

Познакомиться с произведениями заявленных писателей;

Выявить многообразие значений понятия «еды» в данных произведениях;

Изучит литературу по данной теме;

Выяснить вопрос о традициях изображения еды в мировой литературе;

Исследовать роль еды в раскрытии идей в произведениях классиков;

Проанализировать роль образов еды в данных произведениях.

Гипотеза: философское звучание мотива еды выступает как средство раскрытия характеров героев, описания общества и образа жизни той эпохи. Концепт «еда» является художественным образом и может выступать в роли связующего звена между событиями.

Методы исследования:

сравнительно-сопоставительный анализ;

работа с литературоведческими статьями, монографиями.

Моя работа может быть использована на уроках и лекциях в школе и других учебных заведениях, семинарах и др. по произведениям Гончарова, Булгакова, Гоголя, приёмам композиции и художественным образам. Материал моей исследовательской работы может помочь другим учащимся в освоении материала по литературе, а так же быть использованным в других научно-исследовательских работах.

Один из самых почитаемых древними греками богов, бог вина и виноделия, Дионис, в мифах изображается путешествующим по всему свету в окружении хмельных менад и сатиров, весело пирующим и пляшущим в тенистых долинах. Дионис в мифологии воспринимался как апофеоз жизненной силы и чувственного земного бытия… Не случайно отец Диониса Зевс-громовержец жестоко наказывал всех, кто не почитал или оскорблял юного бога.

В евангельских сюжетах мы также неоднократно встречаемся с «образами» еды. Это широко известная притча о пяти хлебах и двух рыбах, которыми Христос накормил 5 тысяч человек.

«Он же, взяв пять хлебов и две рыбы и воззрев на небо, благословил их, переломил и дал ученикам, чтобы раздать народу. И ели и насытились все; и оставшихся у них кусков набрано двенадцать коробов».

Образ еды в этом сюжете приобретает символический смысл силы веры. В сюжете последней вечери Иисус Христос нарекает хлеб своим телом, а вино – своей кровью: так возникает аллегорическое толкование хлеба и вина. (Евангелие от Луки - 2, 94.).

Вкусы обломовцев отличались своей характерностью. К идиллическим продуктам, особенно любимым, относились кофе, сливки, молоко, мед, хлеб. Последний был особенно популярен. Из муки изготовлялось и поглощалось в неимоверных количествах множество блюд: блины, булочки, крендельки, печенья, сухарики, пироги.

Апофеозом и символом обломовской сытости и всеобщего довольства становится исполинский пирог, который пекли в воскресенье и праздничные дни. На этот пирог требовалось двойное, против обыкновенного, количество муки и яиц. Как следствие того, «на птичьем дворе было более стонов и кровопролития». Что касается последнего, то пироги пекли, по всей видимости, с цыплятами и свежими грибами. Именно о таких пирогах, испеченных Агафьей Матвеевной Пшеницыной, Захар заметил:

«Пирог не хуже наших обломовских, с цыплятами и со свежими грибами».

Этот пирог «сами господа ели еще на другой день; на третий и четвертый день остатки поступали в девичью; пирог доживал до пятницы, так что один совсем черствый конец, без всякой начинки, доставался в виде особой милости Антипу, который, перекрестясь, с треском неустрашимо разрушал эту любопытную окаменелость, наслаждаясь более сознанием, что эти господский пирог, нежели самим пирогом, как археолог, с наслаждением пьющий дрянное вино из черепка какой-нибудь тысячелетней посуды».

Пиршество продолжалось до тех пор, когда наставала пора печь новый пирог.

В Обломовке царит настоящий культ пирога. Изготовление громадной сдобы и насыщение ею напоминает некую сакральную церемонию, исполняемую строго по календарю, из недели в неделю, из года в год.

Вспомним, что пирог в народном мировоззрении - один из наиболее наглядных символов счастливой, изобильной, благодатной жизни. Пирог - это «пир горой», рог изобилия, вершина всеобщего веселья и довольства, магическое солнце материального бытия. Вокруг пирога собирается пирующий, праздничный народ. От пирога исходят тепло и благоухание; пирог - центральный и наиболее архаический символ народной утопии. Обломовка - это всеми забытый, чудом уцелевший «блаженный уголок» - обломок Эдема. Здешним обитателям обломилось доедать археологический обломок-кусок громадного когда-то пирога.

Само слово «пирог» созвучно слову «пир». Это праздничное пиршественное блюдо. И действительно, «пир» - центральное событие каждого дня для обломовцев; они проводят свою жизнь не в трудах, а в пирах, ибо их жизнь - гармония, где неразрывно слиты и телесное, и духовное начала. Такое ощущение жизни, бытия свойственно эпикурейской эстетике: «Нельзя жить сладко, не живя разумно, хорошо и праведно; нельзя жить разумно, хорошо и праведно, не живя сладко. У кого чего-нибудь недостает, чтобы жить разумно, хорошо и праведно, тот не может жить сладко».

Эпикур выделяет в жизни человека три рода удовольствий.

1 . От еды и питья. (Ср. в Обломовке: «Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке».)

2. От любви. (Ср. в мечтах Обломова: «Обломову, среди ленивого лежания... среди тупой дремоты и среди вдохновенных порывов, на первом плане всегда грезилась женщина как жена и иногда - как любовница».)

3. Эстетическое в области зрения и слуха. (Ср. в мечте Обломова: «Ноты, рояль, изящная мебель».)

Принципом эпикурейства было не просто наслаждение само по себе, но тот безмятежный, безмолвный покой души, когда за размеренным удовлетворением потребностей организма наступает полное отсутствие всяких страстей и тягот. (Ср. у жителей Обломовки:

«Не слыхивали они о так называемой многотрудной жизни, о людях, носящих томительные заботы в груди... Плохо верили обломовцы и душевным тревогам; не принимали за жизнь круговорота вечных стремлений куда-то, к чему-то; боялись, как огня, увлечения страстей... душа обломовцев мирно, без помехи утопала в мягком теле... Добрые люди понимали ее (жизнь) не иначе как идеалом покоя и бездействия, нарушаемого по временам разными неприятностями...»).

Блаженство такой жизни основано на физическом здоровье и телесном самоощущении.

Как видим из всего вышесказанного, в своей первооснове мир Обломовки - в своем роде «мир еды» и, более того, «пир еды» - символизирует торжество самой Жизни, во всех ее проявлениях - и материальном, и духовном. Описание «еды» в «Сне Обломова» становится особенно значимым. Именно на уровне мотива «еды» проявляется архетип (первосмысл) обломовского мира - радость жизни, наслаждение ею. Мотив «еды» и его реализация в романе переводят действие романа с бытового уровня на бытийный.

Отпечаток этого «бытийного» мироощущения распространяется на весь повседневный уклад жизни обломовцев - жизнь как череда сменяющих друг друга праздников.

Обломовцам свойственна полнота желаний, наслаждения жизнью (бытием). Совместная еда в этом мире - не бытовая подробность, а символ единения.

1. 1. Еда в петербургской жизни Обломова

Многие особенности в поведении и о жизни взрослого Обломова объясняются не угасающим семейным началом, которое резко диссонирует с нормам петербургской жизни.

Илья Ильич в своей петербургской жизни ищет то теплоты и надежности семейных отношений, которые поддерживали его в детстве, в Обломовке. Обломов - дитя, «уроженец заспанной Обломовки», поэтому совместной еде и еде вообще придает он совсем не «петербургский» смысл. Его постоянное желание разделить с кем-нибудь трапезу невозможно объяснить одним интересом к новостям, которые могут принести зазванные на обед гости

«Кого не любишь, кто не хорош, с тем хлеба в солонку не обмакнешь», -

говорит Обломов в разговоре со Штольцем.

В Петербурге, на Гороховой улице, Обломов выстраивает свою жизнь согласно «обломовской модели мира», подобно той уютной и комфортной жизни, которой жили еще отцы и деды. Он создает свою «петербургскую Обломовку».

От более или менее активной жизни, которую герой вел в Петербурге, он постепенно переходит к спокойному и размеренному течению своих дней:

«Его почти не влекло из дома, он с каждым днем все крепче и постояннее водворялся в своей квартире»;

«сначала ему тяжело стало пробыть целый день одетым, потом он ленился обедать в гостях, кроме коротко знакомых, более холостых домов, где можно снять галстук, расстегнуть жилет и где можно «поваляться» соснуть часок».

Обломов проводит свои дни дома, изредка выбираясь в гости в один из таких домов - к Ивану Герасимовичу, с которым служил прежде. Именно о нем рассказывает с таким умилением Илья Ильич Штольцу:

«У него как-то правильно, уютно в доме. Комнаты маленькие, диваны такие глубокие, три собаки, такие добрые! Закуска стола не сходит. Гравюры все изображают семейные сцены. Придешь, и уйти не хочется. Сидишь, не заботясь, не думая ни о чем, знаешь, что около тебя человек... нехитрый, добрый, радушный, без претензий и не уязвит тебя за глаза!»

Илья Ильич привозит свою «Обломовку» в Петербург, вместе с «перинами, ларцами, чемоданами, окороками, булками, всякой жареной и вареной скотиной и птицей», и «воцарилась» на Гороховой улице с тем же размахом.

Лежание на диване и обильное питание очень нравились Обломову, однако, по мнению доктора, такой образ жизни приведет только к удару.

«Пищи мясной и вообще животной избегать, мучной и студенистой тоже…кушать легкий бульон, зелень, не есть жирного и тяжелого…не лежать…ходить по 8 часов в сутки…развлекаться…танцевать»,- такой образ жизни предлагал Обломову врач.

В принципе, он не далек от мечтаний Ильи Ильича.

Гончаров смотрит на жизнь недифференцированным взглядом, захватывая и главное, и второстепенное, равняя их. Не человек опускается до уровня бессловесной твари, мебели или домашней вещи (как это было у гоголя), а наоборот, мелочи быта поднимаются до человека. Человек слит с окружающей действительностью, отражается в ней, а она – в нем. В романе становятся важными все составляющие человеческой жизни – и духовная, и бытовая; причем одно не мыслится без другого. Полноценная человеческая жизнь включает в себя и материю (материальные блага), и дух (духовную жизнь) именно о такой жизни мечтает Обломов, выстраивая свой жизненный идеал: еда, отдых, прогулки (материя) и споры беседы, задумчивое молчание (дух). Отсутствие одной из составляющих полноценного человеческого существования делает жизнь «обломовского» человека ущербной, неполной, несчастной. У русского человека всего должно быть сполна, во всем должен быть избыток…

1. Образ еды в романах Булгакова «Собачье сердце» и «Мастер и Маргарита»

   1. Образ еды в романе «Собачье сердце»

Помещая тему в исторический контекст времени, Булгаков вместе с тем создает на страницах произведений поистине языческий культ поварского искусства. В «Собачьем сердце» он дает возможность читателю заглянуть в «царство поварихи Дарьи Петровны», где совершалось таинство приготовления пищи:

«В черной сверху и облицованной кафелем плите стреляло и бушевало пламя... По стенам на крюках висели золотые кастрюли, вся кухня громыхала запахами, клокотала и шипела в закрытых сосудах».

Здесь восстанавливается разрушенный космос: через два дня Шарик уже лежал рядом с корзиной угля и смотрел, как работает Дарья Петровна. И есть что-то природно общее в них:

«Острым узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы и лапки, затем, как яростный палач, с костей сдирала мякоть... Шарик в это время терзал рябчикову голову».

Повествование здесь ведется неспешно: до деталей расписанная автором процедура приготовления котлет смотрится как дело, которому пришло время и место:

«Из миски с молоком Дарья Петровна вытаскивала куски размокшей булки, смешивала их на доске с мясною кашицей, заливала все это сливками, посыпала солью и на доске лепила котлеты» - и снова: «В плите гудело, как на пожаре, а на сковороде ворчало, пузырилось и прыгало. Заслонка с громом отпрыгивала, обнаруживала страшный ад. Клокотало, лилось».

Подлинной идиллией, написанной в мягких тонах, венчается эта картина: вечером вычищенные кастрюли «сияли таинственно и тускло», «Шарик лежал на теплой плите, как лев на воротах, а черноусый и взволнованный человек... обнимал Дарью Петровну».

Упорядоченность и предсказуемость являются следствием естественного развития событий:

«Зинка в кинематограф пошла, - думал пес, - а как придет, ужинать, стало быть, будем. На ужин, надо полагать, телячьи отбивные».

В контексте нормального хода жизни Булгаковым представлены веками выработанные человечеством формы принятия пищи и разные по настроению варианты отношения к ней:

«Утренний завтрак - полчашки овсянки и вчерашнюю баранью косточку - съел без всякого аппетита»,

«Ждали обеда. Пса несколько оживила мысль о том, что сегодня на третье блюдо будет индейка».

Бросить «недопитую чашку кофе» для Филиппа Филипповича значило в этом свете нечто экстраординарное, ибо «этого с ним никогда не случалось».

Булгаков охотно присоединяется к суждению Преображенского, что «еда - штука хитрая», и с удовольствием дает ему возможность «проповедовать» по этому поводу. Слово героя при этом снова включается в конфликтный диалог с социальными оппонентами:

«Холодными закусками и супами закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует с закусками горячими».

Вместе с тем герой вполне доброжелательно открывает истину в еде:

«Налейте не английской, а обыкновенной русской водки... Дарья Петровна сама отлично готовит водку... Водка должна быть в сорок градусов, а не в тридцать... бог их знает, чего они туда плеснули...».

Неспешная беседа касается многих предметов, в том числе и непосредственно достоинств употребляемой пищи:

«Он подцепил на лапчатую серебряную вилку что-то похожее на маленький темный хлебик. Укушенный последовал его примеру. Глаза Филиппа Филипповича засветились: “Это плохо?” - жуя, спрашивал Филипп Филиппович. - Плохо? Вы ответьте, уважаемый доктор. - Это бесподобно, - искренно ответил тяпнутый».

Застольная беседа рисуется как необходимая составляющая процесса еды. Можно, конечно, как это делает Шариков, поднять рюмку и произнести: «Ну, желаю, чтоб все», а затем «выплеснуть водку в глотку» и завершить подобное возлияние, с искривленным лицом склонившись над ведром; «пошатываясь в руках Борменталя», он «очень нежно и мелодически ругался скверными словами, выговаривая их с трудом».

1. 1. Образ еды в романе «Мастер и Маргарита»

Образ еды в ресторане «У Грибоедова»

Для того чтобы воссоздать черты приспособленного к человеку жизненного уклада, Булгаков нередко осуществляет выходы в кулинарные пределы недавнего прошлого.

Так, используя форму притворной чрезмерной похвалы и играя словом восторженного рассказчика, Булгаков в «Мастере и Маргарите» дает читателю представление о гастрономически-кулинарных изысках, которые в недавнем прошлом были обычным явлением в ресторанном меню: тут и порционные судачки, и стерлядь в серебристой кастрюльке, стерлядь кусками, переложенными раковыми шейками и свежей икрой, и яйца-кокотт с шампиньоновым пюре в чашечках, и филейчики из дроздов с трюфелями, перепела по-генуэзски, какой-то экзотический суп-прентаньер. Перечисление дается по нарастающей:

«Что ваши сижки, судачки! А дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы по сезону, перепела, кулики? Шипящий в горле нарзан?!».

И, заведя читателя в бесконечные коридоры пиршественного великолепия, автор внезапным нарушением инерции перечисления («Но довольно, ты отвлекаешься, читатель!» ) констатирует необратимость исчезновения всех этих примет устойчивого социального уклада. Как «оставь надежды!» выглядит приведенная им оттеночная говорящая деталь:

«Пахло луком из подвала теткиного дома, где работала ресторанная кухня».

Недвусмысленная авторская оценка проглядывает в этом столкновении поэмы и прозаической констатации факта. Родной сестрой подобной «ресторанной кухни» смотрятся в произведениях Булгакова коммунальные кухни с годами немытыми окнами, с ревущими примусами на плите, коптящими керосинками и переругивающимися женщинами.

Лейтмотив масла в романе

Творчески воспринимая традиции, Булгаков вместе с тем формирует и резко индивидуальные контексты, эстетически выводящие мелочи кулинарно-кухонного обихода в позицию значительного смыслового обобщения. Именно так в романе «Мастер и Маргарита» существует лейтмотивная подробность - масло . Навеки остается в памяти потрясенного читателя:

«Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но даже и разлила».

Автор, однако, не позволяет читательскому восприятию остаться на поверхности событий. В своей привычной манере - играя, все же наводить на истину - он сразу же дает немаловажный, как окажется, взыскующий вопрос Берлиоза:

«При чем здесь подсолнечное масло... и какая Аннушка?».

Какая Аннушка, вскоре становится ясно из разговора женщин:

«Наша Аннушка! С Садовой! Взяла она в бакалее подсолнечного масла, да литровку-то о вертушку и разбей!».

Объяснить, при чем здесь растительное масло, первым берется незадачливый Бездомный: «Подсолнечное масло здесь вот при чем», - решительно начинает он, но не может двинуться дальше, скандально и опрометчиво лишь намекая на безумие Воланда. Автор же ведет читателя подсказывающим путем: во втором же абзаце главы о Пилате он напишет:

«Более всего на свете прокуратор ненавидел запах розового масла , и все теперь предвещало нехороший день, так как запах этот начал преследовать прокуратора с рассвета».

Многократно повторится эта тормозящая повествование назойливая деталь:

«Казалось, что розовый запах источают кипарисы», «к запаху кожаного снаряжения и пота от конвоя примешивается проклятая розовая струя», «и к горьковатому дыму, свидетельствовавшему о том, что кашевары в кентуриях начали готовить обед, примешивался все тот же жирный розовый дух».

Запахом оливкового масла заполнено все пространство вокруг Пилата.

Невозможно пропустить этот важный для автора текстовый знак. И только самим героям все еще остается невнятным его указующий смысл. И Берлиоз склонен думать, что сумасшествием профессора объясняется «и страннейший завтрак у покойного философа Канта, и дурацкие речи про подсолнечное масло и Аннушку...» . Когда же совершается расплата за это упорное непонимание, в сознании потрясенного Ивана начала «вязаться цепочка»:

«К слову “Аннушка” привязались слова “подсолнечное масло”, а затем почему-то, - подчеркнет автор, - “Понтий Пилат”».

И, собственно, два точных ответа назвал он, взвесив все: незнакомец «точно знал заранее» и «уж не подстроил ли он все это сам?!». Под знаком этого знания выстроено повествование о последнем пути Иуды. В «масличное имение» направляется он по указанию Низы. Говорящими текстовыми метками уставлена дорога к месту свидания, которая лежит мимо « масличного жома ».

Грозным предостережением смотрится серия назойливых деталей: Иуда уже видит «полуразрушенные ворота масличного имения» , он бежит « под таинственной сенью развесистых громадных маслин », выходит к « масличному жому с тяжелым каменным колесом ». Убийца появляется, вместо Низы, «отлепившись от толстого ствола маслины » , и после убийства Афраний устремляется «в чащу масличных деревьев».

Оформленный таким образом в пределах всего романа лейтмотив связан со многими проблемными узлами его. Он наводит читателя на мысль о существовании надмирных сил, во власти которых находится судьба человека, а также сигналит о проявлении высшей предначертанности справедливого возмездия за творимое людьми зло, по каким бы побуждениям оно ни совершалось. Изначально основанный на парадоксах и в общефилософском плане осуществляющий сатанинское возмездие всем приложившим руку к уничтожению Христа, роман с использованием системы «масличных» маркеров неожиданно выстраивает смысловой ряд типологически родственных образов: Берлиоз (Бездомный) - Пилат - Иуда.

Концепт вина в произведении

В булгаковском художественном мире, где серьезное существует в тесной связи со смешным, а веселые розыгрыши - рядом со свободной и трезвой правдой, в весьма широком диапазоне представлены разные смысловые коннотации концепта вина .

Однако в большом пространстве булгаковского художественного мира, где силен карнавальный обертон, тема вина получает специфическую огласовку и как тема вины. В позиции абсолютного верха, в трагическом звучании отмечена автором «неубранная красная как бы кровавая лужа» у ног прокуратора Иудеи.

Сам прокуратор, поджидая Афрания с известием о казни, подливает себе вино в чашу и то и дело глядит «на две белые розы, утонувшие в красной луже» . В мировой культуре, как известно, белые розы ассоциируются со святостью Спасителя. С появлением вестника, когда «красная лужа была затерта, убраны черепки и на столе дымилось мясо» , Пилат приглашает его к столу:

«Ничего не услышите, пока не сядете и не выпьете вина ».

Именно «вино» становится аксиологически связующим смысловым центром описываемой сцены:

«Пришедший прилег, слуга налил в его чашу густое красное вино . Другой слуга, осторожно наклоняясь над плечом Пилата, наполнил чашу прокуратора... Пока пришедший пил и ел, Пилат, прихлебывая вино , поглядывал прищуренными глазами на своего гостя».

Подчеркнутый цвет напитка воскрешает в памяти цвет крови и становится знаковой деталью, мгновенно соединяющей множество однотипных других, разбросанных по тексту романа, но сродненных принадлежностью к главной трагической ситуации: «белый плащ с красным подбоем» Пилата, « багряный военный плащ» Афрания, « красная лужа», «неприятнейшее кровопролитие », «догорающие колоннады», «заскорузлый от крови кошель», на котором « кровь Иуды из Кириафа» , - и снова « густое красное вино » . Булгаков подчеркивает значимость для него темы « вино ».

Не отказавшийся и от второй чаши гость включается в характерную для булгаковской манеры описания беседу:

«Превосходная лоза, прокуратор, но это - не “Фалерно”? - “Цекуба”, тридцатилетнее, - любезно отозвался прокуратор».

Основной акцент поставлен на следующем, ритуальном по драматургии эпизоде тоста:

«Пилат наполнил свою чашу, гость поступил так же. Оба обедающих отлили немного вина из своих чаш в блюдо с мясом, и прокуратор произнес громко, поднимая чашу: “За нас, за тебя, кесарь, отец римлян, самый дорогой и лучший из людей!”. После этого допили вино, и африканцы убрали со стола яства...».

Возможно, Пилат из опасения громко произносит здравицу, но в любом случае само то, что после казни Иешуа он все же способен выговорить эти слова, удерживает на нем печать несмываемой вины. И Пилат, и его соучастник - оба представлены как трагически повинные, повязанные кровью сообщники. Многозначительным выглядит в аспекте темы несколько отодвинутый в тексте, как бы случайный штрих: на вопрос Пилата, в каких выражениях Иешуа отказался от напитка, предлагаемого перед повешением на столбы, Афраний отвечает:

«Он сказал, что благодарит и не винит за то, что у него отняли жизнь».

Удивительное мастерство булгаковского строения текста обусловливаетсмысловое богатство скрытых внутри него семантических перекличек:

«Кого? - глухо спросил Пилат. - Этого он, игемон, не сказал».

Этот мощный завершающий акцент оставляет Пилата в экзистенциальной позиции неизбывного одиночества - наедине и лицом к лицу со своей виной. Отсюда неслучайные детали в описании игемона: «внезапно треснувший голос», «хриплый голос». В большом пространстве романа Булгаков нередко представляет веселую карнавальную вязь вина и в и н ы с акцентировкой образов материально-телесного низа. Так, например, в эпизоде посещения буфетчиком Соковым нехорошей квартиры вся ситуация разыграна на тонких сопряжениях значений. Представившись заведующим буфетом театра «Варьете», Андрей Фокич сразу становится обвиняемым. На его вину указывает Воланд:

«В рот ничего не возьму в вашем буфете!.. Я, почтеннейший, проходил вчера мимо вашей стойки и до сих пор не могу забыть ни осетрины, ни брынзы... Драгоценный мой! Брынза не бывает зеленого цвета, это вас кто-то обманул. Ей полагается быть белой. Да, а чай? Ведь это же помои!».

В ответ Соков произносит неслучайное, по булгаковскому замыслу, слово: «извиняюсь» , где сема « вино » присутствует в значении «снимаю с себя вину» - «Я не по этому поводу, и осетрина здесь ни при чем».

Знаменитое «осетрину прислали второй свежести» встречает нравоучительную отповедь Воланда:

«Вторая свежесть - что за вздор! Свежесть бывает только одна - первая, она же и последняя. А если осетрина второй свежести, то это означает, что она тухлая!».

В ответ на обвинение буфетчик снова начинает:

«Я извиняюсь...»,

т. е. снова пытается выйти из зоны виновности. Воланд же перекрывает ему ход:

«Извинить не могу», - говорит он твердо.

«задняя ножка которой тотчас с треском подломилась, и буфетчик, охнув, пребольно ударился задом об пол».

Падая, он поддел ногой другую скамеечку, стоявшую перед ним, и с нее опрокинул себе на брюки «полную чашу красного вина » . В данном случае «чаша красного вина » - площадная сестра красной, «как бы кровавой лужи» у ног прокуратора, она своего рода мета, удостоверяющая вину. На несмываемость ее Булгаков указывает дополнительным и многозначительным штрихом:

Таким, «в совершенно мокрых штанах» (т. е. навеки отмеченным) он и встретится позднее на лестнице несчастному Поплавскому; автор отметит, что он шел «как пьяный» . Воланд же, как будто и не было этой театрализованной паузы, продолжает с того момента, когда Андрей Фокич попытался выскользнуть из-под указания на его вину:

«Да, итак, мы остановились на осетрине? Голубчик мой! Свежесть, свежесть и свежесть - вот что должно быть девизом всякого буфетчика».

Булгаков, кажется, выстраивает эпизод по травестийной кальке пилатовской сцены. Тонкая ирония окрашивает ситуацию выбора вина:

«Чашу вина? Белое, красное? Вино какой страны вы предпочитаете в это время дня?» - любезно интересуется Воланд, а в ответ слышит: «Покорнейше... я не пью...».

В мире булгаковских произведений это уже характеристика, которую, кстати, озвучивает Воланд:

«Что-то недоброе таится в мужчинах, избегающих вина, игр, общества прелестных женщин, застольной беседы».

Конечно, вина у каждого своя: Пилату - Пилатово, но, видимо, по Булгакову, преступление буфетчика не менее велико, что в плане осмысления нашей темы весьма значительно.

Следует отметить, что в описании бала у Воланда ни разу не упоминается красное вино, а только коньяк, спирт и шампанское, вследствие чего исчезают и аналогии вина и вины.

Подводя итоги наблюдения , можно сказать, что Булгаков, используя поливалентность образов еды и питья, разработал множество оригинальных изобразительно-выразительных приемов и способов формирования с их помощью новых смыслов. Эстетическая активность предметности такого рода ярко проявилась на разных уровнях художественной структуры и органически вошла в согласие со стилевыми законами булгаковского творчества, с его склонностью к социальной и психологической смещенности изображения, к карнавализации, гротескному отстранению и трагикомическому пафосу.

1. Заключение

Образы еды и питья относятся к числу вечных в мировой культуре. Внимание к данной детали помогает нам понять замысел автора. Отношение к еде и питью, «кулинарные» детали выступают в произведении как способ авторской оценки персонажей и мира в целом. Образ еды – важнейший композиционный приём в романах Гончарова, Булгакова, Гоголя.

Необходимо отметить, что образ еды зачастую идет в параллели с христианскими заповедями, запрещающими чревоугодие, развращение души, удовлетворение только телесных потребностей. Особенно ярко это видно в произведении «Мёртвые души». Гоголь использует вид поглощения пищи героем, саму пищу как показатель душевной пустоты, «омертвелости» героя. Пища используется настолько сытная, обильная, жирная, невероятных размеров, что читатель может даже стать противно. Но мотив разрушенной души, предающейся чревоугодию, т.е. нарушающей одну из главных заповедей, есть и у Булгакова (обильное меню ресторана «У Грибоедова», которое показывает, что писателям МАССОЛИТа важно только телесное насыщение, а духовного в них не так уж и много: именно поэтому они не принимают Мастера), и у Гончарова: сытный, огромный пирог в обломовке, которым насыщались почти что неделю. Из этого следует, что с помощью образа еды можно показать гибель и развращение человеческой души, нарушающей христианскую заповедь, полную её аморальность и безнравственность.

Пища в обломовке отражают не просто состояние души героев, но и его мечты и представления о лучшей жизни, В «Собачьем сердце» автор использует образы еды как одно из средств создания образа героя, его характера, характеристики общества, в котором он живёт.

Образ еды используется не только для передания разрушения души человека. В романе «Мастер и Маргарита» с помощью образа масла, его запаха автор ведёт читателя от одной картины к другой, обращая его взор на нужные моменты, выстраивая в голове определённую цепь событий. Так образ еды выступает связующей нитью между частями повествования.

У Булгакова образы масла, вина проходят красной канвой через произведение. И если масло – один из связующих элемент некоторых частей произведения, то между вином и виной автором проводится аналогия, позволяющая раскрыть лучше черты общества и героев.

Так образ еды разными авторами используется для совершенно различных целей и играет неоднозначную роль в виде композиционного приёма. И по прошествию времени, авторы находят всё больше вариантов применения образов еды в композиции. Таким образом этот композиционный приём будет использоваться ещё долгие века, как один из самых ярких.

1. Список использованной литературы

Гончаров «Обломов»

Гоголь Н.В. «Мёртвые души»: Поэма. – М.: Худож. лит., 1985.

Булгаков «Собачье сердце», «Мастер и Маргарита»

В. В. Химич «Эстетическая активность образов еды и питья в произведениях Михаила Булгакова» эпикуреизма.

Е да – как бы абсурдно это не звучало – стала модной. На переломе ХХ и XXI веков почти все вдруг превратились в кулинаров. И стали рассказывать истории о еде и кулинарии. На телевидении, в блогах, в книгах (и не только поваренных) появилась россыпь талантов, соединяющих искусство приготовления пищи с более широкими культурными задачами. Поскольку еда является важной частью жизни, не удивительно, что она является также частью литературы. Писатели пишут о еде, не только выстраивая вымышленные сюжеты, но и следуя фактам в произведениях, основанных на реальной жизни. Чтение многих из них пробуждает аппетит – тут все зависит от мастерства автора и степени владения словом. Другие, как например, вышедшая в 2009 году документальная книга Джонатана Сафрана Фоера «Поедание животных» (в русском переводе – «Мясо. Eating Animals»), скорее всего, аппетита вас лишат.

Х отя еда не очень часто становится предметом писательского вдохновения, есть произведения, в которых тема еды (или ее отсутствия, как в случае с «Голодом» Кнута Гамсуна) играет важную или вовсе главную роль. Пища, ее приготовление, описание обедов, завтраков и праздничных застолий находятся в центре авторского внимания, поскольку не только рассказывают о быте и нравах времени, но и позволяют лучше разобраться в психологическом типе литературных персонажей. Упоминания о еде встречаются в многочисленных литературных произведениях от древности до наших дней, причем в разных жанрах. Литературное меню можно составить по поэтическим произведениям, романам и повестям, рассказам, детективам и биографическим книгам, и даже по эротической прозе.

П о литературным источникам можно проследить историю развития культуры питания, особенности кухонь разных стран и народов. Информацию о еде в Древней Греции черпают прежде всего из пьес «отца комедии» Аристофана. Летописи и памятники древнерусской литературы редко упоминают о приготовлении блюд. И все же в «Повести временных лет» можно найти упоминания об овсяном и гороховом киселях. Современные составители списков «книг, которые непременно должен прочесть каждый» всегда ставят на первое место знаменитый сатирический роман Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». В этом объемном произведении, написанном в XVI веке, описание пиршеств занимает десятки страниц! Именно в этой книге впервые упоминается знаменитая пословица «Аппетит приходит во время еды», ошибочно приписываемая самому Рабле.

В нушительный список писателей-гурманов продолжает Александр Дюма-отец, не просто любивший хорошо поесть. Он оставил после себя не только популярный и сегодня цикл романов об увлекательных приключениях королевских мушкетеров, но и «Большой кулинарный словарь», в котором содержится почти 800 новелл на кулинарную тематику – рецепты, письма, анекдоты, пересекающиеся так или иначе с темой еды.

Т алантливые мастера пера тем временем продолжали создавать национальные кулинарные мифы. Вот как обедал пушкинский Евгений Онегин:

Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Стразбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.

Д о Александра Пушкина в России смачно, но без аристократического оттенка, описывал еду поэт эпохи Просвещения Гавриил Державин: «Багряна ветчина, зелены щи с желтком, румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны»… А вот Николай Гоголь, в отличие от Пушкина, был «почвенным» патриотом и возразил великому современнику в самой аппетитной книге русской литературы «Мертвые души» устами Собакевича: «Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа».

«…Е сли б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром!» – утверждал Сергей Аксаков. Трудно не согласиться, прочитав вот такое меню: «…На столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было…» («Мертвые души»). Воспетая гениальным даром писателя любовь старосветских помещиков Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, замешанная на любви к обильной пище – настоящий возвышенный гимн «прекрасному съестному!

В ся русская классика XIX века оставляет жизнерадостное кулинарное впечатление. Количество выпитого и съеденного на ее страницах поражает воображение. Один из самых известных персонажей русской литературы – гончаровский Обломов, который, кроме приема пищи и сна, ничем не занимается. И вот парадокс: все основные персонажи «золотого века» литературы – от Онегина до чеховских дачников - такие же обаятельные бездельники. У Антона Чехова есть рассказ «Сирена», представляющий собой прямо-таки путеводитель по гастрономическим соблазнам.

В литературных произведениях нередко содержатся не просто описания блюд и застолий, но и кулинарные рецепты. Польский поэт Адам Мицкевич описал в стихах рецепт приготовления литовского бигоса, а немецкий классик Фридрих Шиллер – рецепт пунша. Изобилует описаниями блюд книга Харуки Мураками «Хроники заводной птицы».

С приходом «серебряного века тема еды совершенно устранилась из литературы. По страницам изданий начали бродить женщины-вамп, роковые страсти, потенциальные самоубийцы. И никаких искушений для желудка! В советскую же эпоху застолья почти совсем исчезли со страниц книг. Если о том, как питались в 1920-е, еще можно было прочесть у Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях», то в дальнейшем максимумом еды в литературе стал стахановский бутерброд. Трудно было ожидать от литературы описания пиршеств в то время, как народ голодал.

Ж изнелюбивый Хрущев своим кремлевским «воцарением» вернул в литературу еду, но не ту, что живописал Гоголь и другие классики. Национальные блюда оказались забыты, а вместо них появились гамбургеры, тосты и барбекю. Пионером внедрения в литературу американской гастрономии стал Василий Аксенов. Герои его романа «Остров Крым» потребляют такое количество виски, которого на Западе литературным героям хватило бы отправиться в мир иной...

С реди великих писателей-гурманов такие разные авторы, как Владимир Набоков, Хорхе Луис Борхес, Михаил Булгаков и Марсель Пруст. Ничем не хуже и автор книги «Трое в лодке, не считая собаки» Джером К.Джером. Три джентльмена – Джордж, Гаррис и Джей – всю повесть либо думают о еде, либо говорят о ней, а в остальное время просто едят. При этом они всего лишь гурманы, а не обжоры. Их души жаждут кулинарных изысков…

К улинарные пристрастия современной литературы в России определить невозможно, поскольку на страницах книг их практически нет. Обеденные столы в нынешних произведениях встречаются настолько редко, что кажется, будто герои лишены органов обоняния и осязания, а из всех соблазнов им ведом только один - словоговорение. А «говорящие головы» не едят…

В это время за рубежом в моду вошли кулинарные детективы, любовно-кулинарные романы, книги про сентиментальные кулинарные путешествия. Повара теперь запросто расследуют преступления, а сыщики отлично готовят. После Мегрэ и Ниро Вульфа - не ново, но спросом пользуется. Особой популярностью пользуются книги «Богиня на кухне» Софи Кинселлы, «Джули и Джулия: готовим счастье по рецепту» Джули Пауэлл, «Шоколад на крутом кипятке» Лауры Эскивель, «Шоколад» Джоан Харрис, «Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» Фэнни Флэгг. К кулинарии «неравнодушен» и зловещий персонаж цикла романов Томаса Харриса о Ганнибале Лектере, ставший еще и героем телесериала, в котором пугающе натуралистично показан процесс приготовления каннибалом изысканных блюд.

К ниги, в которых «вкусно» описана вкусная еда, будут пользоваться спросом всегда. Ведь кулинария – это тоже искусство. По меткому выражению Кадзуо Исигуро, его просто недостаточно ценят, так как результат исчезает слишком быстро.

Дмитрий Вольский,
октябрь 2014

Мнение, что персонажи классической русской литературы озабочены духовными вопросами - справедливо, но однобоко. Если повнимательнее приглядеться, то окажется, что и герои неистового моралиста Толстого, и депрессивного меланхолика Гоголя, и скромного интеллигента Чехова толк в еде знали и этого не скрывали.

Цитаты были подготовлены в музее-усадьбе «Ясная Поляна» для проекта «Анковский пирог или секреты усадебной кухни».

Холодные закуски

Через пять минут председатель сидел за столом в своей маленькой столовой. Супруга его принесла из кухни аккуратно нарезанную селедочку, густо посыпанную луком. Никанор Иванович налил лафитничек, выпил, налил второй, выпил, подхватил на вилку три куска селедки… и в это время позвонили. Проглотив слюну, Никанор Иванович заворчал, как пес: «А чтоб вам провалиться! Поесть не дадут. Не пускай никого, меня нету, нету».

Закусили, как закусывает вся пространная Россия по городам и деревням, то есть всякими соленостями и иными возбуждающими благодатями.
Н.В. Гоголь «Мертвые души»

Лебедев. Селедочка, матушка, всем закускам закуска.
Шабельский. Ну нет, огурец лучше… Ученые с сотворения мира думают и ничего умнее не придумали… (Петру.) Петр, поди-ка еще принеси огурцов да вели на кухне изжарить четыре пирожка с луком. Чтоб горячие были.
А.П. Чехов «Иванов»

Заметив, что закуска была готова, полицеймейстер предложил гостям окончить вист после завтрака, и все пошли в ту комнату, откуда несшийся запах давно начинал приятным образом щекотать ноздри гостей и куда уже Собакевич давно заглядывал в дверь.
Н.В. Гоголь «Мертвые души»

Да, недурно бы теперь что-нибудь этакое… - согласился инспектор духовного училища Иван Иваныч Двоеточиев, кутаясь от ветра в рыженькое пальто. - Сейчас два часа и трактиры заперты, а недурно бы этак грибочков, что ли… или чего-нибудь вроде этакого, знаете…
А.П. Чехов «Невидимые миру слезы»

Овощные и зеленные лавки также не оставлены мной без внимания, истинно достойны уважения наши огородники, умеющие с таким искусством сохранять зелень круглый год.

Ну-с, когда вы входите в дом, то стол уже должен быть накрыт, а когда сядете, сейчас салфетку за галстук и не спеша тянетесь к графинчику с водочкой. Да ее, мамочку, выпиваете не сразу, а сначала вздохнете, руки потрёте, равнодушно на потолок поглядите, потом, этак не спеша, поднесете ее, водочку-то, к губам и – тотчас же у вас из желудка по всему телу искры… Как только выпили, сейчас же закусить нужно. Ну-с, а закусить, душа моя Григорий Саввич, тоже нужно умеючи. Надо знать, чем закусывать.
А.П. Чехов «Сирена»

Как только выпили, сейчас же, благодетель мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе или, ежели желаете, с лимончиком… объедение!
А.П. Чехов «Сирена»

Сыру вашего прикажете?
- Ну да, пармезану. Или ты другой любишь? – спросил Стива.
- Нет, мне все равно, - не в силах удерживать улыбки, говорил Левин.
Л.Н. Толстой «Анна Каренина»

- Нет, без шуток, что ты выберешь, то и хорошо. Я побегал на коньках, и есть хочется. И не думай, - прибавил он, заметив на лице Облонского недовольное выражение, - чтоб я не оценил твоего выбора. Я с удовольствием поем хорошо.
- Еще бы! Что ни говори, это одно из удовольствий жизни, - сказал Степан Аркадьич.
Л. Н. Толстой «Анна Каренина»

Горячие закуски

Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими. А из горячих московских закусок - это первая.

За час до обеда Афанасий Иванович закушивал снова, выпивал старинную серебряную чарку водки, заедал грибками, разными рыбками и прочим.
Н.В. Гоголь «Старосветские помещики»

Дорогой Степан Богданович, - заговорил посетитель, проницательно улыбаясь, - никакой пирамидон вам не поможет. Следуйте старому мудрому правилу, - лечить подобное подобным. Единственно, что вернет вас к жизни, это две стопки водки с острой и горячей закуской.
М.А. Булгаков «Мастери Маргарита»

Пельмени

Неизменными посетителями трактира были все московские сибиряки. Повар, специально выписанный Лопашовым из Сибири, делал пельмени и строганину. И вот как-то съехались из Сибири золотопромышленники самые крупные и обедали по-сибирски у Лопашова, а в меню значилось только две перемены: первое – закуска и второе – «сибирские пельмени». Никаких больше блюд не было, а пельменей на двенадцать обедавших было приготовлено 2500 штук: и мясные, и рыбные, и фруктовые в розовом шампанском… И хлебали их сибиряки деревянными ложками…

Блины

Но вот, наконец, показалась кухарка с блинами… Семен Петрович, рискуя ожечь пальцы, схватил два верхних, самых горячих блина и аппетитно шлепнул их на свою тарелку. Блины были поджаристые, пористые, пухлые, как плечо купеческой дочки… Подтыкин приятно улыбнулся, икнул от восторга и облил их горячим маслом. Засим, как бы разжигая свой аппетит и наслаждаясь предвкушением, он медленно, с расстановкой обмазал их икрой. Места, на которые не попала икра, он облил сметаной… Оставалось теперь только есть, не правда ли? Но нет!.. Подтыкин взглянул на дела рук своих и не удовлетворился… Подумав немного, он положил на блины самый жирный кусок семги, кильку и сардинку, потом уж, млея и задыхаясь, свернул оба блина в трубку, с чувством выпил рюмку водки, крякнул, раскрыл рот…
А.П. Чехов «О бренности»

Супы

А притушив первый голод и взвинтив в себе настоящий аппетит, мы обратимся к солянке мясной, и будет она у нас янтарная, парящая, скрывающая под поверхностью своею деликатесные мяса разного вида и черные лоснящиеся маслины…
Аркадий и Борис Стругацкие «Хромая судьба»

Марина. Опять заживем, как было, по-старому. Утром в восьмом часу чай, в первом часу обед, вечером - ужинать садиться; всё своим порядком, как у людей… по-христиански. (Со вздохом.) Давно уже я, грешница, лапши не ела.
Телегин. Да, давненько у нас лапши не готовили.
А.П. Чехов «Дядя Ваня»

А ежели любите суп, то из супов наилучший, который засыпается кореньями и зеленями: морковкой, спаржей и всякой тому подобной юриспруденцией.
- Да, великолепная вещь…- вздохнул председатель, отрывая глаза от бумаги.
А.П. Чехов «Сирена»

Основные блюда

Закуске последовал обед. Здесь добродушный хозяин сделался совершенным разбойником. Чуть замечал у кого один кусок, подкладывал ему тут же другой, приговаривая: «Без пары ни человек, ни птица не могут жить на свете».
Н.В. Гоголь «Мертвые души»

Братец ты мой, не надо твоих ананасов! Ей-богу… Особливо, ежели рюмку выпьешь, другую. Ешь и не чувствуешь… в каком-то забытьи… от аромата одного умрёшь!..
А.П. Чехов «Невидимые миру слёзы»

После жаркого человек становится сыт и впадает в сладостное затмение, - продолжал секретарь. - В это время и телу хорошо и на душе умилительно. Для услаждения можете выкушать после рюмочки три.
А.П. Чехов «Сирена»

— Сыро в поле, - заключил Обломов, - темно; туман, как опрокинутое море, висит над рожью; лошади вздрагивают плечом и бьют копытами: пора домой. В доме уж засветились огни; на кухне стучат в пятеро ножей; сковорода грибов, котлеты.
И.А. Гончаров «Обломов»

Гречневая каша. Зерно к зерну. Сколько их, ароматных, граненых! Ежели высыпать их из чугуна, к примеру, на большой лист бумаги, они зашуршат и рассыплются, будто сухие. Ах, вовсе нет, они мягкие, горячие, переполненные соком и паром, вобравшие в себя ароматы лугов, июльского полдневного зноя, и вечерних засыпающих цветов, и соки росы. Привкус грецкого ореха ощущается в этих зернах. Гречка! От черной каши лица становятся белы и холены, а в душе пробуждается милосердие.
Булат Окуджава «Свидание с Бонапартом»

Зина внесла серебряное крытое блюдо, в котором что-то ворчало. Запах от блюда шёл такой, что рот пса немедленно наполнился жидкой слюной. «Сады Семирамиды»! – подумал он и застучал по паркету хвостом, как палкой.
– Сюда их, – хищно скомандовал Филипп Филиппович.
М.А. Булгаков «Собачье сердце»

Ну-с, Кузьма Павлович, мы угощаем знаменитого артиста! Сооруди сперва водочки…
К закуске чтобы банки да подносы, а не кот наплакал.
- Слушаю-с.
- А вот между мясным хорошо бы лососинку, - предлагает В. П. Далматов.
- Лососинка есть. Манность небесная, а не лососинка.
В.А. Гиляровский «Москва и москвичи»

В конце октября или в начале ноября Балаклава начинает жить своеобразной жизнью. В каждом доме жарится или маринуется скумбрия. Широкие устья печей в булочных заставлены глиняной черепицей, на которой рыба жарится в собственном соку. Это называется: макрель на шкаре – самое изысканное кушанье местных гастрономов.
А.И. Куприн «Листригоны»

Покушайте, барышня-графинюшка, - приговаривала она, подавая Наташе то то, то другое. Наташа ела все, и ей показалось, что подобных лепешек и такой курицы никогда она не видала и не едала.
Л.Н. Толстой «Война и мир»

Чем больше, чем толще и чем жирнее ваши котлеты, тем лучше, но в особенности хорошо шпиговать котлеты средней руки, которые чаще встречаются в хозяйстве.
В.Ф. Одоевский «Лекции господина Пуфа»

Десерты

Потом мы уходили на берег, всегда совсем пустой, купались и лежали на солнце до самого завтрака. После завтрака – белое вино, орехи и фрукты – в знойном сумраке нашей хижины под черепичной крышей тянулись через сквозные ставни горячие, веселые полосы света.
И.А. Бунин «Темные аллеи»

Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и после этого так залихватски тяпнул вторую стопку спирта, что все зааплодировали.
М.А. Булгаков «Мастер и Маргарита»

Ты писатель, - говорит ему Бернович, - вот и опиши, чего я кушаю на сегодняшний день. Причем без комментариев, а только факты. Утром – холодец телячий, лакс, яички, кофе с молоком. На обед – рассольник, голубцы, зефир. На ужин – типа кулебяки, винегрет, сметана, штрудель яблочный… В СССР прочтут и обалдеют. Может, Ленинскую премию дадут за гласность…
Сергей Довлатов «Соло на Ундервуде»

Е да – как бы абсурдно это не звучало – стала модной. На переломе ХХ и XXI веков почти все вдруг превратились в кулинаров. И стали рассказывать истории о еде и кулинарии. На телевидении, в блогах, в книгах (и не только поваренных) появилась россыпь талантов, соединяющих искусство приготовления пищи с более широкими культурными задачами. Поскольку еда является важной частью жизни, не удивительно, что она является также частью литературы. Писатели пишут о еде, не только выстраивая вымышленные сюжеты, но и следуя фактам в произведениях, основанных на реальной жизни. Чтение многих из них пробуждает аппетит – тут все зависит от мастерства автора и степени владения словом. Другие, как например, вышедшая в 2009 году документальная книга Джонатана Сафрана Фоера «Поедание животных» (в русском переводе – «Мясо. Eating Animals»), скорее всего, аппетита вас лишат.

Х отя еда не очень часто становится предметом писательского вдохновения, есть произведения, в которых тема еды (или ее отсутствия, как в случае с «Голодом» Кнута Гамсуна) играет важную или вовсе главную роль. Пища, ее приготовление, описание обедов, завтраков и праздничных застолий находятся в центре авторского внимания, поскольку не только рассказывают о быте и нравах времени, но и позволяют лучше разобраться в психологическом типе литературных персонажей. Упоминания о еде встречаются в многочисленных литературных произведениях от древности до наших дней, причем в разных жанрах. Литературное меню можно составить по поэтическим произведениям, романам и повестям, рассказам, детективам и биографическим книгам, и даже по эротической прозе.

П о литературным источникам можно проследить историю развития культуры питания, особенности кухонь разных стран и народов. Информацию о еде в Древней Греции черпают прежде всего из пьес «отца комедии» Аристофана. Летописи и памятники древнерусской литературы редко упоминают о приготовлении блюд. И все же в «Повести временных лет» можно найти упоминания об овсяном и гороховом киселях. Современные составители списков «книг, которые непременно должен прочесть каждый» всегда ставят на первое место знаменитый сатирический роман Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль». В этом объемном произведении, написанном в XVI веке, описание пиршеств занимает десятки страниц! Именно в этой книге впервые упоминается знаменитая пословица «Аппетит приходит во время еды», ошибочно приписываемая самому Рабле.

В нушительный список писателей-гурманов продолжает Александр Дюма-отец, не просто любивший хорошо поесть. Он оставил после себя не только популярный и сегодня цикл романов об увлекательных приключениях королевских мушкетеров, но и «Большой кулинарный словарь», в котором содержится почти 800 новелл на кулинарную тематику – рецепты, письма, анекдоты, пересекающиеся так или иначе с темой еды.

Т алантливые мастера пера тем временем продолжали создавать национальные кулинарные мифы. Вот как обедал пушкинский Евгений Онегин:

Вошел: и пробка в потолок,
Вина кометы брызнул ток,
Пред ним roast-beef окровавленный,
И трюфли, роскошь юных лет,
Французской кухни лучший цвет,
И Стразбурга пирог нетленный
Меж сыром лимбургским живым
И ананасом золотым.

Д о Александра Пушкина в России смачно, но без аристократического оттенка, описывал еду поэт эпохи Просвещения Гавриил Державин: «Багряна ветчина, зелены щи с желтком, румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны»… А вот Николай Гоголь, в отличие от Пушкина, был «почвенным» патриотом и возразил великому современнику в самой аппетитной книге русской литературы «Мертвые души» устами Собакевича: «Мне лягушку хоть сахаром облепи, не возьму ее в рот, и устрицы тоже не возьму: я знаю, на что устрица похожа».

«…Е сли б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром!» – утверждал Сергей Аксаков. Трудно не согласиться, прочитав вот такое меню: «…На столе стояли уже грибки, пирожки, скородумки, шанишки, пряглы, блины, лепешки со всякими припеками: припекой с лучком, припекой с маком, припекой с творогом, припекой со сняточками, и невесть чего не было…» («Мертвые души»). Воспетая гениальным даром писателя любовь старосветских помещиков Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны, замешанная на любви к обильной пище – настоящий возвышенный гимн «прекрасному съестному!

В ся русская классика XIX века оставляет жизнерадостное кулинарное впечатление. Количество выпитого и съеденного на ее страницах поражает воображение. Один из самых известных персонажей русской литературы – гончаровский Обломов, который, кроме приема пищи и сна, ничем не занимается. И вот парадокс: все основные персонажи «золотого века» литературы – от Онегина до чеховских дачников - такие же обаятельные бездельники. У Антона Чехова есть рассказ «Сирена», представляющий собой прямо-таки путеводитель по гастрономическим соблазнам.

В литературных произведениях нередко содержатся не просто описания блюд и застолий, но и кулинарные рецепты. Польский поэт Адам Мицкевич описал в стихах рецепт приготовления литовского бигоса, а немецкий классик Фридрих Шиллер – рецепт пунша. Изобилует описаниями блюд книга Харуки Мураками «Хроники заводной птицы».

С приходом «серебряного века тема еды совершенно устранилась из литературы. По страницам изданий начали бродить женщины-вамп, роковые страсти, потенциальные самоубийцы. И никаких искушений для желудка! В советскую же эпоху застолья почти совсем исчезли со страниц книг. Если о том, как питались в 1920-е, еще можно было прочесть у Ильфа и Петрова в «Двенадцати стульях», то в дальнейшем максимумом еды в литературе стал стахановский бутерброд. Трудно было ожидать от литературы описания пиршеств в то время, как народ голодал.

Ж изнелюбивый Хрущев своим кремлевским «воцарением» вернул в литературу еду, но не ту, что живописал Гоголь и другие классики. Национальные блюда оказались забыты, а вместо них появились гамбургеры, тосты и барбекю. Пионером внедрения в литературу американской гастрономии стал Василий Аксенов. Герои его романа «Остров Крым» потребляют такое количество виски, которого на Западе литературным героям хватило бы отправиться в мир иной...

С реди великих писателей-гурманов такие разные авторы, как Владимир Набоков, Хорхе Луис Борхес, Михаил Булгаков и Марсель Пруст. Ничем не хуже и автор книги «Трое в лодке, не считая собаки» Джером К.Джером. Три джентльмена – Джордж, Гаррис и Джей – всю повесть либо думают о еде, либо говорят о ней, а в остальное время просто едят. При этом они всего лишь гурманы, а не обжоры. Их души жаждут кулинарных изысков…

К улинарные пристрастия современной литературы в России определить невозможно, поскольку на страницах книг их практически нет. Обеденные столы в нынешних произведениях встречаются настолько редко, что кажется, будто герои лишены органов обоняния и осязания, а из всех соблазнов им ведом только один - словоговорение. А «говорящие головы» не едят…

В это время за рубежом в моду вошли кулинарные детективы, любовно-кулинарные романы, книги про сентиментальные кулинарные путешествия. Повара теперь запросто расследуют преступления, а сыщики отлично готовят. После Мегрэ и Ниро Вульфа - не ново, но спросом пользуется. Особой популярностью пользуются книги «Богиня на кухне» Софи Кинселлы, «Джули и Джулия: готовим счастье по рецепту» Джули Пауэлл, «Шоколад на крутом кипятке» Лауры Эскивель, «Шоколад» Джоан Харрис, «Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» Фэнни Флэгг. К кулинарии «неравнодушен» и зловещий персонаж цикла романов Томаса Харриса о Ганнибале Лектере, ставший еще и героем телесериала, в котором пугающе натуралистично показан процесс приготовления каннибалом изысканных блюд.

К ниги, в которых «вкусно» описана вкусная еда, будут пользоваться спросом всегда. Ведь кулинария – это тоже искусство. По меткому выражению Кадзуо Исигуро, его просто недостаточно ценят, так как результат исчезает слишком быстро.

Дмитрий Вольский,
октябрь 2014

Фисунова Вера

Человек в своей жизни может обойтись без многого: без телефона, одежды, Интернета, машины. Но ему просто жизненно необходимы еда и питье. Тема кулинарии всегда остро стояла в литературе.

Актуальность выбранной темы обусловлена тем, что современный человек имеет весьма туманное представление о том, что такое русская кухня, а, читая литературные произведения и встречая в них названия блюд, редко желает познакомиться поближе с традициями исконно русской кухни.

Целью нашего исследования является анализ использования темы кулинарии в литературных произведениях XIX века, выявление взаимосвязи литературы и кулинарии.

Для достижения цели были поставлены следующие задачи:

Объект исследования : учащиеся 9-11-х классов и учителя школы. Предмет исследования:

Методы исследования

Основное достоинство русской кухни - умение вбирать в себя и творчески дорабатывать, совершенствовать лучшие блюда всех народов, с которыми приходилось общаться русским людям на долгом историческом пути.

Сколько вкуснейших блюд приготовили для нас такие мастера русской прозы, как Александр Пушкин, Николай Гоголь, Андрей Мельников-Печерский, Иван Гончаров и многие-многие другие «великие повара» русской литературы. Еда Державина воспринимается глазами, еда Гоголя - душой, еда Гончарова - только желудком, а у Чехова - языком.

Хочется надеяться, что мы возродим русскую кухню, и любимыми блюдами станут не гамбургер и суши, а варенье из сосновых шишек или одуванчиков, настоящий «пушкинский варенец» и ушное из телячьих щечек, студень из белых грибов, бараний бок с кашей, судак и красные блины.

Скачать:

Предварительный просмотр:

XIX Региональная научно-практическая конференция для молодежи и школьников «Шаг в будущее, Сибирь!»

КУЛИНАРНЫЙ РЕПЕРТУАР
В ЛИТЕРАТУРНЫХ ПРОИЗВЕДЕНИЯХ XIX ВЕКА

Г. Братск Иркутской области

г. Братск, Иркутская область

2012 г.

1. ВВЕДЕНИЕ 3 стр.

1. ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ 4 стр.

1. ПРАКТИЧЕСКАЯ ЧАСТЬ 9 стр.

1. ЗАКЛЮЧЕНИЕ 11 стр.

1. СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ 13 стр.

1. ПРИЛОЖЕНИЕ I 14 cтр.
2. ПРИЛОЖЕНИЕ II 18 стр.

1. ПРИЛОЖЕНИЕ III 21стр.

1. ПРИЛОЖЕНИЕ IV 22 стр.

1. ПРИЛОЖЕНИЕ V 23 стр.

1. ПРИЛОЖЕНИЕ VI 24 стр.

1. ПРИЛОЖЕНИЕ VII 25 стр.

1. ПРИЛОЖЕНИЕ VIII 26стр.

ВВЕДЕНИЕ

Человек в своей жизни может обойтись без многого: без телефона, одежды, Интернета, машины. Но ему просто жизненно необходимы еда и питье. Тема кулинарии всегда остро стояла в литературе. Как часто, читая то или иное произведение, с восторгом и умилением представляешь, как это вкусно: «пирожки с маком, рыжики, чарка водки, сушеные рыбки, соус с грибками, жиденький узвар с сушеными грушами, грибки с чабрецом, пирожки с урдою, коржики с салом … »

Как, по-вашему, выглядит символическое изображение русского стола во всем мире? Скорее всего, это живописная картина выглядит так: водка в запотевшем лафитнике, селедка с радужным отблеском на срезе, сочащемся блестящим жирком, щи в горшочке с деревянной ложкой рядом. Так почему мы позволяем так пренебрежительно отзываться о русских гастрономических традициях, бережно собранных нашими предками в течение многих веков, сочетающих пользу и удовольствие? Ответ-то крайне прост - многие рецепты и традиции утеряны и попросту «канули в лету». А ведь многие современные «шедевры» являются ничем иным, как повторением хорошо забытого старого рецепта и берут свое начало именно из русской литературы! Ботвинья, репница, курник, глазуха, няня…. за этими вкусными и знакомыми по художественной литературе названиями скрываются простые в приготовлении блюда. Да-да, наши предки не были гурманами в современном понимании.

Актуальность выбранной темы обусловлена тем, что современный человек имеет весьма туманное представление о том, что такое русская кухня, а, читая литературные произведения и встречая в них названия блюд, редко желает познакомиться поближе с традициями исконно русской кухни.

Многие авторы литературы XIX века подарили нам шедевры русской кулинарии: сколько вкусных блюд можно приготовить, заглянув в произведения Л.Н.Толстого, А.С.Пушкина, Н.В.Гоголя, А.П.Чехова и многих других. Одна из существенных составляющих писательского мастерства - умение правдоподобно, ярко и выразительно описывать всякие съедобные вещи. Подчас такие детали играют важную роль в общем впечатлении от книги. А случалось ли с вами такое? Читая какую-либо книгу и наткнувшись на описание процесса готовки или поглощения героями особо вкусного блюда, вам остро захотелось повторить кулинарный эксперимент?

Целью нашего исследования является анализ использования темы кулинарии в литературных произведениях XIX века, выявление взаимосвязи литературы и кулинарии. Для достижения цели были поставлены следующие задачи:

1. Изучить кулинарные пристрастия писателей XIX века (изучить произведения русских классиков, где присутствуют описания блюд русской кухни и научиться готовить блюда).

2. Проследить историю русской кухни и современных ресторанов, найти современные аналоги старинным рецептам.

3. Определить, чем питались наши предки, жившие в XIX веке, и изучить гастрономические пристрастия современного человека.

4. Узнать, знакомы ли учащиеся с блюдами из литературных произведений.

Объект исследования : учащиеся 9-11-х классов и учителя школы. Предмет исследования: кулинарные пристрастия писателей XIX века. Исследование посвящено двум областям человеческой деятельности: русской литературе и русской кухне.

Методы исследования : изучение литературы, анкетирование.

Гипотеза: если я проведу исследование, то узнаю, что в век прогресса и всеобщей занятости сама жизнь подталкивает к тому, что мы забываем не только о традициях исконно русской кухни, но и о духовной пище. Принимая все кулинарные новшества, мы забываем о родной русской кухне, о том, что извлечено опытом, передано от отцов к детям.

Теоретическая часть

1.ЭКСКУРС В XIX ВЕК.

Каждый народ имеет свой уклад жизни, обычаи, свои неповторимые песни, танцы, сказки. В каждой стране есть излюбленные блюда, особые традиции в убранстве стола и приготовлении пищи. Древнерусская кухня, развивавшаяся с IX-Х вв. и достигшая наибольшего расцвета в XV-XVI вв. характеризуется общими чертами, во многом сохранившимися и доныне. В начале этого периода появился русский хлеб из дрожжевого ржаного теста, а также возникли все другие важнейшие виды русских мучных изделий: сайки, баранки, сочни, пышки, блины, оладьи, пироги и т. п.

Большое место в меню занимали и разнообразные кашицы и каши, считавшиеся первоначально обрядовой, торжественной пищей. Количество блюд по названиям было огромно, но по содержанию они немногим отличались одно от другого. В начальный период развития русской кухни складывается и склонность к употреблению жидких горячих блюд, получивших тогда общее название "хлёбова", это и щи, похлебки, основанные на растительном сырье, а также различные затирухи, заварихи, болтушки. В это же время окончательно складываются все основные типы русских супов, при этом появляются неизвестные в средневековой Руси похмелки, солянки, рассольники.

На кулинарию XVII в. сильное влияние оказывает татарская кухня, что связано с историческими событиями. В этот период в русскую кухню попадают блюда из пресного теста (лапша, пельмени), а также изюм, урюк, смоква (инжир), лимоны и чай, ставшими на Руси традиционным.

Для боярского стола характерным становится большое обилие блюд - до 50, а за царским столом их число вырастает до 150-200. Огромны и размеры этих блюд. Придворные обеды превращаются в помпезный, пышный ритуал, продолжающийся 6-8 часов подряд, и включают в себя почти десяток перемен, каждая из которых состоит из целой серии одноименных блюд.

Порядок подачи блюд за богатым праздничным столом, состоящим из 6-8 перемен, окончательно сложился во второй половине XVIII в. Он сохранялся до 60-70-х годов XIX века: горячее (щи, похлебка, уха); холодное (окрошка, ботвинья, студень, заливная рыба, солонина); жаркое (мясо, птица); тельное (отварная или обжаренная горячая рыба); пироги (несладкие), кулебяка; каша (иногда подавали со щами); пирожное (сладкие пироги, пирожки); заедки.

Начиная с петровских времен, русская знать заимствует и вводит у себя западноевропейские кулинарные традиции. И лишь во второй половине XIX в. начинается восстановление русского национального меню, но с французскими коррективами.

К последней трети XIX в. русская кухня господствующих классов стала занимать наряду с французской кухней одно из ведущих мест в Европе. Главные черты русской кухни можно определить следующим образом: обилие яств, разнообразие закусочного стола, любовь к употреблению хлеба, блинов, пирогов, каш, своеобразие первых жидких холодных и горячих блюд, разнообразие рыбного и грибного стола, широкое применение солений из овощей и грибов, изобилие праздничного и сладкого стола с его вареньями, печеньями, пряниками, куличами и т. д. (Приложение I).

С середины XIX века начинается серьезный разворот гастрономических интересов в сторону национальных традиций. Возникает совершенно уникальная трактирная кухня. В основе её - традиционная русская кулинария, здесь уже не стесняются ни каш, ни щей, ни расстегаев, ни кулебяк. Блюда готовятся в больших трактирных печах, которые не отличались от домашних русских печей.

Основное достоинство русской кухни - умение вбирать в себя и творчески дорабатывать, совершенствовать лучшие блюда всех народов, с которыми приходилось общаться русским людям на долгом историческом пути. Именно это сделало русскую кухню самой богатой кухней в мире.

2. КУЛИНАРИЯ В ЛИТЕРАТУРЕ

Представления большинства наших современников о собственной кухне, к великому сожалению, удивительно примитивны. Существует несколько затёртых шаблонов , из которых следует, что основная еда русских людей во все времена - капустные щи, каша и пельмени, что мяса «простой народ» никогда не видывал, а имущему классу подавали на стол лебедей прямо в перьях, что, наконец, фантазия русских стряпух была ограничена русской печью и чугунком.

И наткнувшись в произведениях художественной литературы лишь XIX века на упоминания забытых ныне блюд, таких как няня, перепеча, саламата, кулага, кокурка, современник вздохнёт сокрушённо - мол, была еда прежде нас, да позабыта давно… Сколько вкуснейших блюд приготовили для нас такие мастера русской прозы, как Александр Пушкин, Николай Гоголь, Андрей Мельников-Печерский, Иван Гончаров и многие-многие другие «великие повара» русской литературы.

Даже городская интеллигенция открыто заявляет о своих гастрономических пристрастиях. Находящийся на пике популярности поэт-либерал, удачливый издатель и игрок Н.А. Некрасов пишет, в чем именно он видит смысл жизни:

В пирогах, в ухе стерляжьей,
В щах, в гусином потрохе,
В няне, в тыковнике, в каше
И в бараньей требухе…

А вот как обедал главный персонаж русской словесности Евгений Онегин:

Вошел: и пробка в потолок,

Вина кометы брызнул ток,

Пред ним roast-beef окровавленный,

И трюфли, роскошь юных лет,

Французской кухни лучший цвет,

И Стразбурга пирог нетленный

Меж сыром лимбургским живым

И ананасом золотым.

Вчитаемся в эти строчки: из них явствует, что русские аристократы не жаловали отечественной кухни, как, впрочем, и вся аристократия мира. Им непременно подавай что-то особенное, заморское, не такое, каким кормятся соотечественники. Русскую классику я читаю с завистью не к тем блюдам, которые ели наши предки, а потому, что люди эти были так полны жизни и восторга перед ее чудесами. Вот, к примеру, Державин:

Багряна ветчина, зелены щи с желтком.
Румяно-желт пирог, сыр белый, раки красны,
Что смоль, янтарь - икра, и с голубым пером
Там щука пестрая: прекрасны!

Или, например, повесть Салыткова-Щедрина «Как один мужик двух генералов прокормил»: « Вчера, - читал взволнованным голосом один генерал, - у почтенного начальника нашей древней столицы был парадный обед. Стол сервирован был на сто персон с роскошью изумительною. Дары всех стран назначили себе как бы рандеву на этом волшебном празднике. Тут была и «шекснинска стерлядь золотая», и питомец лесов кавказских, - фазан, и, столь редкая в нашем севере в феврале месяце, земляника.....»

А у Гоголя в «Старосветских помещиках» другая смысловая нагрузка: умение и возможности использовать разные домашние припасы и страстное желание хозяйки радовать мужа этими благами. Постоянно варилось варенье, желе, пастила, деланные на меду, на сахаре, на патоке.... Обедать садились в 12 часов. Кроме блюд и соусников, на столе стояло множество горшочков с замазанными крышками, чтобы не могло выдохнуться какое-нибудь аппетитное изделие старинной вкусной кухни».

Иначе живут россияне во времена «Обломова» в романе Гончарова. На страницах, описывающих его детство, много разговоров о еде. «Об обеде совещались целым домом... Всякий предлагал свое блюдо: кто суп с потрохами, кто лапшу или желудок, кто рубцы, кто красную, кто белую подливку к соусу... Забота о пище была первая и главная жизненная забота в Обломовке.»

В «Семейной хронике» Аксакова уже почти нет детализации приготовлений, лишь обобщенная оценка обеда: «Блюд было множество, одно другого жирнее, одно другого тяжелее: повар Степан не пожалел корицы, гвоздики, перцу и больше всего масла».

Зато Чехов посвятил обжорам множество произведений. Особенно знаменит в этом смысле рассказ «Апоплексический удар», где подробно выписывался желудочный экстаз гурмана, готовившегося проглотить блин с различными закусками. Секретарь мирового съезда говорит о еде, как поэт, с ним от аппетита почти истерика делается. «Самая лучшая закуска, ежели желаете знать, селедка. Съели мы ее кусочек с лучком и горчишным соусом, сейчас же, благодетель вы мой, пока еще чувствуете в животе искры, кушайте икру саму по себе, или, ежели желаете, с лимончиком, потом простой редьки с солью, потом опять селедки, но все-таки лучше, благодетель, рыжики соленые, ежели их изрезать мелко, как икру, и, понимаете ли, с луком, с прованским маслом - объедение! Но налимья печенка - это трагедия!..»

Описания продолжаются долго: тут и щи, и борщок, и суп, и рыбное блюдо, и дупеля, и индейка, и запеканка... И все заканчивается тем, что соблазненные этими разговорами чиновники бросают дела и отправляются в ресторан.

Опять-таки здесь описания еды не самоцель, не воспевание русской кухни. Да и блюда простые, разве что приготовлены с вдохновением, о котором сегодня мы почти забыли. Да и вся русская классика оставляет в этом смысле жизнерадостное впечатление. Герои литературных произведений то и дело садятся за стол, встают из-за стола, со вкусом выпивают, закусывают, звенят столовыми приборами, передают друг другу блюда с аппетитною начинкою.

Итак, еда Державина воспринимается глазами, еда Гоголя - душой, еда Гончарова - только желудком, а у Чехова - языком.

3. КУЛИНАРНЫЕ ПРИСТРАСТИЯ СОВРЕМЕННОСТИ

Каковы кулинарные пристрастия современной русской литературы? Они отсутствуют. Ибо и сами ее персонажи вызывают некоторое сомнение в их существовании. Вообще говорят, что по кулинарным пристрастиям данной литературы можно многое сказать о состоянии народа, которому она принадлежит. Если с ее страниц исчезают обеденные столы, закуски, холодные и горячие блюда, свежие огурцы, повара, кухонные принадлежности - значит, с самим народом, а, точнее, с его творческой интеллигенцией что-то не в порядке.

В современной литературе сцены питания всегда отдают торжеством выскочки, гордо достигшего тех же благ, что и другие. Стремление быть не хуже начальства, перескочить из своей среды повыше приводит к тому, что еда оказывается мерилом общественной ценности человека. И пора сожалеть не о том, что еды мало, а о том, что пропало любопытство, любознательность, желание приготовить самое простое блюдо вкусно, с душой. Ведь из хлеба, лука, сыра, яблок, каш, картошки, молока, яиц столько можно сделать удивительные произведения искусства! А мы кормим друг друга яйцами вкрутую, пока не появится желание кукарекать, и бутербродами, примитивными и однообразными, oт которых приобретается лишь нездоровая грузность и полнота.

Наука кулинария не стоит на месте, и мы пользуемся благами XXI века, беспощадно тыча пальцем в печи СВЧ, кухонные комбайны и оцениваем свежесть продуктов по дате, выбитой на упаковке. В наш век прогресса и всеобщей занятости сама жизнь подталкивает к тому, что всё чаще и чаще мы покупаем готовые блюда фабричного производства и всё реже готовим пищу из свежих продуктов. На мой взгляд, именно приготовление пищи вносит нотку порядка и покоя в повседневный хаос нашей современной жизни. Большинство людей едят для того, чтобы жить. Но можно есть, получая удовольствие от еды.

«Кулинарная» тема в современной литературе практически не изучена, а ведь здесь такой простор для исследований и фантазии. Мы забываем, как великолепна, проста и рациональна русская кухня. В наше время всё чаще и чаще на нашем столе возникают блюда иностранной кухни. Это неплохо, но мы забываем о родной русской кухне, то, к чему мы привыкли, с чем свыклись, что извлечено опытом, передано от отцов к детям и определяется местностью нашего бытия, климатом и образом жизни. Время течет неумолимо, меняя нравы, обычаи, традиции, и лишь одно остается неизменным – хлебосольство русского дома, несмотря на социальный слой. Несмотря на засилье ресторанов европейской и азиатской кухни, отрадно видеть, что исконно русская кухня занимает не последнее место среди гастрономических пристрастий людей других стран. Русские рестораны распространены во всем мире. Есть они и в Париже, есть они в Вене, Лондоне, Бостоне и Сиднее. В Стамбуле есть 6 ресторанов русской кухни высокого класса. Знаменитые русские рестораторы и просто публичные люди стали открывать собственные рестораны. Например, в Москве одними из самых известных русских ресторанов являются «Илья Муромец», «Сударь», «Гоголь» и другие (Приложение II).

Хочется надеяться, что мы возродим русскую кухню, и любимыми блюдами станут не гамбургер и суши, а варенье из сосновых шишек или одуванчиков, настоящий «пушкинский варенец» и ушное из телячьих щечек, студень из белых грибов, бараний бок с кашей, судак и красные блины….

Практическая часть

Изучив историю русской кухни, проанализировав кулинарные пристрастия авторов литературы XIX века, я решила попробовать приготовить блюда русской кухни, названия которых мне повстречались в произведениях литературы. Меня заинтересовал вопрос: знакомы ли моим ровесникам и людям старшего поколения блюда русской кухни? Любят ли они русскую кухню или предпочитают фаст-фуд? Для этого я провела исследование, которое проводилось на базе МОУ «СОШ №32» г. Братска. В нем приняли участие 20 учащихся 9 «А» класса, 20 учащихся 11 «А» класса, а также 20 учителей школы.

Порядок исследования: разработка анкеты с названиями блюд, подготовка бланков для фиксации результатов, реализация исследования, количественный и качественный анализ данных, выводы по проведенному исследованию.

Материалом для анкеты послужили несколько названий блюд русской кухни из произведений Гоголя, Чехова, Достоевского, Гончарова, Салтыкова-Щедрина. В анкете были представлены 10 наименований блюд, участникам анкетирования было предложено ответить на вопросы. (Приложение III). После проведения анкетирования были обработаны его результаты.

Результаты анкетирования

Первый вопрос анкеты: «Блюда какой кухни вы предпочитаете?» - выявил предпочтения в кухне. Проанализировав полученные результаты, можно сделать следующие выводы: Приложение IV. Обобщив результаты можно сделать вывод: (Приложение V).

Результаты анкетирования

В следующей части анкеты респондентам было предложено прочитать названия блюд, ответить, что это за блюда, из каких продуктов их готовят. Эти вопросы вызвали у респондентов определенные затруднения: (Приложение VI)

Обобщив результаты можно сделать вывод, что большая часть респондентов к русской кухне относится равнодушно. Проблема заключается в том, что большинство опрашиваемых имеют весьма туманное представление о том, что такое русская кухня, а, читая литературные произведения и встречая в них названия блюд, у детей не возникает желания познакомиться поближе с традициями исконно русской кухни.

Результаты анкетирования

Последний вопрос анкеты: «В каком литературном произведении вы встречали названия этих блюд» - показал, насколько любят читать респонденты и насколько они внимательны (Приложение VII)

Обобщив полученные результаты, следует отметить, что прослеживается определенная взаимосвязь между возрастом и знаниями и предпочтениями. Юные респонденты предпочитают блюда японской кухни, почти не знакомы с блюдами старинной русской кухни и мало читают; самые читающие - учителя, они же отдают свое предпочтение блюдам русской кухне.

В ходе проведения анкетирования респонденты очень заинтересовались разнообразием и необычностью указанных блюд. После проведенного анкетирования нами было предложено провести кулинарный турнир. Каждому участнику турнира было предложено приготовить блюдо из произведения Гоголя, Чехова, Пушкина, рассказать рецепт его приготовления, и, что самое важное, не забывая о литературе, представить блюдо (выдержкой из произведения). Следующей частью турнира – была викторина с вопросами (Приложение VIII).

Итак, у всех у нас общая слабость: любим мы вкусно поесть! Только вот почему-то кулинарной избирательностью большинство из нас не страдает. В нашем рационе давно прописались «иностранцы». И даже младенцы в курсе, что такое гамбургеры, суши и пицца. А вот названия таких блюд как перепеча, няня или ботвинья – наоборот звучат для нас как иноземные. А ведь это исконно русские блюда! Все это лишний раз говорит о глубокой внутренней пропасти, которая разделяет нас и наших великих предков. А ведь есть традиции, которые могут не только органично войти в повседневную жизнь каждой семьи. Надо с уважением относиться к нашим кулинарным традициям. А для этого, прежде всего, необходимо изучить эти самые традиции.

Гастрономическое искусство, как и театральное, мимолетно: оно оставляет следы лишь в нашей памяти. Вот эти воспоминания о волнующих и радостных событиях, пережитых за столом, и составляют сюжеты кулинарной прозы. Не зря так прекрасны описания еды в классической литературе, в том числе и русской.

Заключение

Данное исследование было попыткой совместить два моих давних увлечения - хорошую литературу и вкусную еду. Гипотеза, выдвинутая мной в начале исследования, подтвердилась: в век прогресса и всеобщей занятости сама жизнь подталкивает к тому, что мы забываем не только о традициях исконно русской кухни, но и о духовной пище. Погоня за едой экзотической стала для современного человека еще одной забавой, способной отвлечь от ежедневных стрессов, вечно преследующих житейских проблем. Принимая эти кулинарные новшества, мы забываем о родной русской кухне, о том, что извлечено опытом, передано от отцов к детям и определяется местностью нашего бытия, климатом и образом жизни.

Традиции современной русской кухни складывались многими столетиями, на их формирование существенное влияние оказали как религия, так и различные исторические факторы, в связи с чем, она приобрела многонационально-региональный характер.

Изучив вопрос о взаимосвязи литературы и кулинарии, можно сделать вывод, что рецепты, а также описание самих трапез и традиций в кулинарной культуре, сноски, поясняющие состав и значение блюда, содержащиеся в произведениях художественной литературы, выступают не только материальными свидетелями культуры быта народов, различных социальных групп, но и раскрывают многообразие эстетических представлений людей о красоте окружающего их мира и об их вкусах.

По кулинарным пристрастиям в литературных произведениях можно многое сказать о состоянии народа, которому она принадлежит. Сколько вкуснейших блюд приготовили для нас такие мастера русской прозы, как Александр Пушкин, Николай Гоголь, Андрей Мельников-Печерский, Иван Гончаров и многие-многие другие «великие повара» русской литературы. Сколько удовольствия можно получить не только от перечитывания известных с детства замечательных отрывков, но и обогатить свой кулинарный опыт, приготовив любимые блюда литературных героев.

Кушать любят все. Русские тоже. Но у одних народов этот процесс доведен до гастрономического совершенства, другие же опрокидывают в себя стакан тростниковой водки, закусывают его хорошим куском собачатины и считают проблему решенной. Первые называют вторых варварами, вторые первых - гнилыми аристократами. И обе стороны по-своему правы. Потому что национальная гастрономическая традиция может возникнуть только у развитого народа - и именно в его культурном слое.

Разумный человек должен обладать врожденной интуицией и чувством меры. А другому незачем готовить щи. Он обойдется в кулинарии гамбургером, в искусстве - телевизором, в спорте - покером.

Так что, перед тем как готовить ужин, не забудьте заглянуть на страницы художественной литературы, потому что кто, как ни талантливые мастера пера, создают национальные кулинарные мифы.

Список литературы

1. Пушкин А.С. «Евгений Онегин», Эксмо. 2008
2. Похлебкин В.В. «Из истории русской кулинарной культуры», Издательство: Центрполиграф, Серия: Классика кулинарного искусства, 2009 г.
3. Гоголь Н.В. Повести. «Ревизор». «Мертвые души», издательство: АСТ, 2008 г.
4. Гончаров И. «Обломов» , изд-во Мир книги, 2008 г.
5. Достоевский Ф. «Братья Карамазовы» Издательство: Серия: Русская классика, изд-во Эксмо, 2008
6. Литературная газета №43 (6247) (2009-10-21) «Литературная кулинария, или Метафизика еды» Сергей Мнацаканян
7. Салтыков-Щедрин М.Е. «Господа Головлевы» Издательство: Сибирское университетское издательство, 2009 г.
8. Чехов А.П. Рассказы и повести – из-во Владос, 2009
9. http://restaurant-gogol.ru - Ресторан Гоголь
10. http://sudar.ru - Ресторан эксклюзивной русской авторской кухни «Сударь»
11. http://www.restoran-muromec.ru - Ресторан Илья Муромец

Предварительный просмотр:

ПРИЛОЖЕНИЕ I

Кулинарный репертуар русского человека

Тюри - квасные, щаные, молочные. Похлебки - крупяные, гороховые, репяные, капустные, луковые, мясные, рыбные, грибные, с дичью, с раками. Окрошки - мясные, рыбные. Ботвиньи - квасные, запарные. Щи - из свежей капусты, из квашеной капусты, репяные, зеленые. Борщи - из квашеной свеклы, из борщевика. Топлёнка. Калья - рыбная, куриная. Рассольник. Пигус. Похмелка. Солянки - рыбные, мясные. Уха - простая, шафранная, куриная, двойная, тройная, опеканная, с толченниками, с черевцами. Рыба просольная - пластовая, бочковая, провесная, сухая. Икра - зернистая малосольная, ястычная, паюсная, сиговая, вареная в уксусе, в маковом молоке. Сельдянка. Квашения - капуста, свекла, борщевик, репа. Соления - огурцы, грибы «черные», рыжики, грузди.

Мочения - брусника, клюква, яблоки, тёрн, груши, костяника, калина, морошка, слива, вишня. Солонина. Буженина. Пернатая дичь - жареная, рассольная, запеченная в сметане.

Студень. Кишки чиненые. Няня. Сальник. Тельное - рыбное, куриное, мясное. Отварное, запеченное, сковородное. Кашка рыбная. Мясо - разварное, верченое, шестное, сковородное, печеное. Зайцы - рассольные, духовые. Взвары к мясу и дичине - ягодные, хренные, сметанные, капустные. Раки - вареные, кашневые. Грибы печеные. Сыры - сливочные, сметанные, губчатые. Творог. Битой творог. Пасочки творожные. Варенец. Молоко топленое. Сырники. Яйца каленые. Драчёна. Репница. Брюковница. Тыковник. Тебечник. Пареная репа. Пареная капуста. Редьковник. Редька - тертая, с квасом, с мёдом, с маслом, ломтями. Кисели - гороховый, пшеничный, молочный, гречневый, овсяный, из ржаных высевок Блины - красные, молочные, пшенные, гороховые, сырные. Кундумы. Оладьи. Соковеня. Перепечи. Кокурки Левашники. Куличи. Варенцы. Пряники - медовые, мятные, битые, сырые. Коврижки - медовые, вяземские, сахарные. Сочни. Пряженцы.

Лествицы. Жаворонки. Баранки. Витушки. Гречники. Сушки. Пирожки пряженые. Расстегаи. Кулебяки - мясные, рыбные, грибные. Пироги - подовые, пряженые, блинные, слоеватые. Караваи - битые, яцкие, с сыром, братские, смесные, ставленные, блинчатые стрядные. Курник Сгибни. Шаньги. Толоконник. Житник Пшеничник Леваши - земляничные, брусничные, ежевичные, малиновые. Мазюня Саламата Мучница Густуха

Каши

Гречневая каша. Ячная каша. Житная каша. Глазуха. Овсяная каша. Пшённая каша. Толокняная каша

Десерты

Взвары сладкие - медвяные, квасные, ягодные. Яблоки и груши в патоке. Редька в патоке

Маковое молоко. Гороховый сы

Напитки

Морсы. Квасы - белый, красный, ягодный, яблочный, щавной, грушевый, можжевеловый, березовый. Мёд ставленный - белый, простой, клюковный, сахарный. Сбитень. Взварец.

Вода - брусничная, смородиновая, рябинная, вишневая, земляничная.

Предварительный просмотр:

ПРИЛОЖЕНИЕ IV

Блюда какой кухни вы предпочитаете?